5.4. Корсары, пираты и работорговля

Морской разбой, т. е. пиратство, как и сухопутный — одна из древнейших профессий. Литература о пиратах безгранична и разнообразна. Помимо художественных произведений, воспевающих славные дела и романтическую жизнь флибустьеров, она включает конкретно- биографические описания, в том числе самоотчёты, а также серьёзные научные исследования общего характера [78; 84 и др.]. Под влиянием массовой литературы и кино у читателя, возможно, сложилось вполне чёткое представление даже о внешнем облике пирата: в косынке, с повязкой на одном глазу, с кривой саблей в одной и пистолетом в другой руке. Часто, но не всегда у него только одна нога. Однако всё это не совсем соответствует действительности.

Ещё до великих географических открытий, когда торговля с Востоком шла через страны Леванта (т. е. через восточное побережье Средиземного моря), средиземноморские пираты — европейцы и арабы — буквально терроризировали купцов. Они вынуждены были вести свои торговые операции под непрерывным риском смерти или продажи в рабство при захвате корабля; в лучшем случае им грозила утрата имущества и освобождение за громадный выкуп.

Когда из новых колоний двинулись корабли с золотом и серебром из Америки, с пряностями и тканями из бассейна Индийского океана, когда торговые пути пролегли через океанские просторы, пираты последовали туда же. А так как кораблей с грузами стало гораздо больше, то и число пиратов соответственно умножилось. Но это — только часть дела, причём не самая главная. Торгово-экономическое, политическое, военное соперничество европейских держав, одна за другой выходивших на мировую арену, побудило правительства взглянуть на пиратов совсем с иной точки зрения — как на мощное и очень удобное орудие в борьбе с конкурентами. Другой стороне — пиратам — это тоже было удобно: вместо того чтобы действовать в одиночку на свой страх и риск против всего мира, они обретали поддержку своих национальных властей. Пока шла война, захват кораблей противника, в том числе и торговых, был вполне естественным делом. Но войны шли не всегда, иногда наступало перемирие и тогда европейским монархам было неудобно продолжать морской разбой, нарушая статьи мирных договоров, хотя и очень хотелось. Но ведь пираты — это не регулярный флот, можно сделать вид, что монархи и правительства тут не при чём, в крайнем случае одного-другого осудить и повесить. Таким образом, наметился и очень быстро оформился союз между пиратами и правительствами. Больше всего в этом преуспела Англия; Франция и Голландия шли с некоторым отставанием, но, в общем, тоже действовали успешно. Наибольший ущерб несли Испания и Португалия, хотя и они предпринимали меры для поддержки и союза со «своими» пиратами.

Практическая реализация этого сотрудничества состояла в том, что правительство, как правило, во время войны, заключало с командиром пиратского корабля договор и выдавало ему патент. Этот документ разрешал пирату нападать на торговые и любые другие корабли противной стороны, запрещая грабить своих, и предусматривал передачу казне части добычи (например, 20%). А так как при пирате контролирующего комиссара не было, то эти 20% он определял, руководствуясь указаниями своей пиратской совести. Получивший патент из разряда простых разбойников перевоплощался в более высокое состояние: он становился корсаром. Вот такие корсары, а их было много, могли существенно помочь своей и помешать противной стороне: например, перехватить золото, предназначенное для ведения войны, с галионов, движущихся из Америки в Испанию, и направить его (по возможности вместе с кораблями) к родным английским берегам.

В своём отечестве корсары были весьма уважаемыми и прославленными людьми, местные власти и государственные чиновники были обязаны оказывать им всяческую поддержку, они получали дворянство, высокие титулы, не говоря уж о богатстве.

Вести об окончании войны далеко не сразу становились известными пиратам, крейсировавшим у далёких берегов, и «законный» разбой продолжался ещё год, а то и два после заключения мира. Кроме того, корсары были настолько полезны, что правительства (например английская королева Елизавета), явно выражая солидарность с нотами протеста против грабежей, возмущаясь и обещая при случае покарать негодяев, в то же время тайно продолжали выдавать новые патенты на морской промысел.

Чтобы избежать потерь, испанцы перестали посылать свои «золотые галионы» в одиночку; они объединяли их в караваны и шли под охраной военных кораблей. Но и корсары тоже объединялись и крупными силами нападали на эти караваны, или наносили удары по приморским гаваням в местах погрузки, высаживая десант и захватывая приготовленные к отправке сокровища. Так постепенно совершался переход от действий одиночек к пиратским компаниям и целым синдикатам, к организованному морскому разбою. На берегах у пиратов были свои опорные пункты, где они пополняли запасы воды, продовольствия и боеприпасов, где сдавали или припрятывали добычу. История знает примеры целых «пиратских республик», базировавшихся на захваченных островах, куда никто не смел сунуться. Именно таким было просуществовавшее почти 100 лет содружество английских, голландских и французских пиратов на Антильских островах Сан-Доминго — Тортуга — Ямайка в XVII — начале XVIII века. Сперва это были колонисты, которые заселили опустевший после истребления индейцев остров Сан- Доминго, принадлежавший Испании. Они занялись было хозяйством, но специально присланная из Испании экспедиция уничтожила большинство поселенцев. Всё же часть из них спаслась, перебравшись на расположенный вблизи островок Тортуга (остров Черепахи) и построили там неприступную крепость. В дальнейшем они сумели вернуться на Сан- Доминго и занялись скотоводством, снабжая сушеным мясом корабли, одновременно занимаясь поставленной на широкую ногу контрабандой в испанских владениях, морским разбоем и нападениями на испанские поселения как на островах, так и на самом континенте. Члены этой коалиции назывались буканьерами (от слова буканы — название особых сушилен для мяса), а потом флибустьерами. Их успехи, особенно в грабежах, были настолько велики, что к ним из Европы потекли свежие силы молодых, энергичных, романтически настроенных людей — выходцев буквально из всех слоёв общества. Из их предводителей прославились француз Лоран и особенно англичанин Морган. С захваченными на кораблях или на побережье испанцами флибустьеры вообще, а моргановские в особенности поступали очень жестоко: моряков казнили, посёлки сжигали, жителей уничтожали до последнего человека, причём часто после многодневных мучительных пыток [78]. Разумеется, испанцы отвечали захваченным флибустьерам той же монетой. В те времена это было обычным способом, в котором сочетались борьба с противником, устрашение оставшихся и жажда мести.

Одновременно и несколько позже в Индийском океане у африканского побережья образовалось аналогичное пиратское сообщество в крепости Сент-Мари и на небольшом острове Нуси-Бе вблизи Мадагаскара [84]. Предприятие возглавляли французы (Джон Авери), но к ним присоединились некоторые из флибустьеров, внесшие в дело свой богатый опыт, приобретённый на Антильских островах. Эта «республика» просуществовала 35 лет — с 1685 по 1720 год.

Помимо этих крупных союзов, в Атлантическом и Индийском океанах в ту пору действовало много других пиратских групп и отдельных кораблей под командой моряков самого различного социального и национального происхождения. Многие из них прославились на своей родине и за её пределами, их жизненному пути и подвигам посвящено много книг. К самым прославленным относятся:

— Джилберт — путешественник, обследовавший остров Нью- Фаундленд и объявивший его английским владением. Он пытался проникнуть в Тихий океан, обогнув Америку с севера, но затем увлёкся пиратским ремеслом и целиком переключился на это более выгодное занятие.

— Гаукинс, основавший целую пиратскую династию. Он всегда мудро делил добычу с королевой Елизаветой, получил титул баронета, должность главного казначея флота, совмещая её с морским разбоем. Состарившись, он передал своё «дело» сыну, после которого оно перешло к внуку.

— Вальтер Ралей, брат Джилберта. Это был человек незаурядный, он учился в Оксфорде, был энергичен и предприимчив. С его именем связано создание первых английских поселений на восточном побережье Америки между Флоридой и устьем реки Гудзон (Виргиния). Эти поселения явились зародышем английских колониальных владений в Северной Америке, которые в дальнейшем превратились в США. Экспедиция Ралея побывала в Южной Америке в бассейне реки Ориноко; в результате английским владением стала Гвиана. Именно Ралей первым доставил в Европу картофель и табак. Но основным его занятием и источником обогащения был захват и грабёж испанских, а заодно уж французских и голландских кораблей. Награбленным он тоже исправно делился с королевой Елизаветой, жалуясь иногда, что она берёт себе слишком большую долю. После смерти королевы (1603) этот заслуженный, этот прославленный человек преемником Елизаветы Яковом I был заключён в Тауэр по совершенно ложному и надуманному обвинению. Однако, когда его услуги снова потребовались, он был освобождён в 1616 году, после 13-летнего заключения. Направленный королём в Гвиану, он предал огню населённый испанцами город Сан-Томе. Эта несанкционированная Яковом I акция переполнила чашу терпения испанского и английского монархов, которые в это время как раз стремились к сближению. По возвращении в Англию Ралей был арестован, судим и казнён (29 октября 1618); эта казнь окончательно превратила Ралея в национального героя борьбы за английские интересы.

— Френсис Дрейк. Жизнь этого человека полна такими невероятными, захватывающими приключениями, что на нём стоит остановиться подробнее. Он происходил из фермерской семьи среднего достатка; его родители были убеждёнными протестантами, и детские годы Френсиса прошли под знаком католической реакции и гонений на протестантов во время кратковременного царствования Марии Тюдор. Многодетная семья вынуждена была покинуть ферму и скитаться. Кое-как успев обучить десятилетнего сына чтению и письму, отец устроил его юнгой на торговый корабль. На этом его образование закончилось. Хозяин судна полюбил расторопного и смышлёного юношу и завещал ему свой корабль. Френсису было 16 лет, когда он после смерти хозяина стал владельцем и капитаном этого небольшого барка. В дальнейшем Дрейк принимал участие в экспедициях флотилий У. Хокинса в Карибское море и у латиноамериканских берегов, где формировались испанские караваны с золотом и серебром. Благодаря смелости, находчивости, удаче, он быстро выдвинулся, стал капитаном, командовал отрядами, захватил и ограбил великое множество испанских кораблей, отличался в береговых приключениях, подстерегая испанские караваны, перевозившие ценности из глубин материка на побережье. К 30–35 годам он стал богатым человеком, пользовался огромной популярностью, благоволением Елизаветы; ему поручали командование самостоятельными экспедициями. В 1557 году Дрейк возглавил флотилию, совершившую кругосветное путешествие, пройдя по пути, проложенному ещё Магелланом. Задачей этого похода были не столько географические открытия, сколько нанесение ударов по испанцам в их самых чувствительных местах — в бассейне Карибского моря, по восточному и западному берегам Южной Америки (в Перу и Мексике), в испано-португальских владениях в индийском океане. Всё это было успешно осуществлено, но попутно делались и ценные географические и антропологические наблюдения. Заодно посещались и новые земли, «ещё не принадлежащие ни одному христианскому королю» и, следовательно, «на законных основаниях» объявленные английским владением. Испанцы неоднократно пытались атаковать корабли Дрейка, но он умело избегал сражений, когда на него нападали с превосходящими силами. На этом пути флотилия не раз попадала в жестокие многодневные штормы, корабли приходилось несколько раз ремонтировать и, в конце концов, они потеряли друг друга. Два из них погибли, один вернулся в Англию самостоятельно ещё в 1579 году. 26 сентября 1580 года, после трёхлетнего плавания, полного приключений, Дрейк на флагманском корабле¹³ , нагруженном захваченными богатствами, достиг отправной точки — Плимута.

Доход пайщиков, вложивших деньги в экспедицию Дрейка, превышал 4700%; основным пайщиком была королева. Она обласкала «своего пирата»; он был произведен в рыцари (это была чрезвычайно высокая, невиданная честь; её удостаивались очень немногие), получил земельные владения, стал мэром Плимута, а в 1584 году — членом Палаты Общин.

Не только в Англии, но и за рубежом им восхищались и оказывали почести. Принцы и короли интересовались подробностями, просили карты его путешествий. В его честь назывались корабли, учреждались медали. Король испанский Филипп II (тайно) обещал награду в 20 тыс. дукатов тому, кто сможет похитить Дрейка и доставить в Испанию его или хотя бы его голову.

В 1585 году, после 5 лет мирной жизни, Дрейк был назначен адмиралом и снова вернулся в море. Надвигалась война с Испанией и готовилась Непобедимая Армада для вторжения в Англию. Войны ещё не было, но прелюдия к ней началась. С обеих сторон предпринимались враждебные акции, составлялись заговоры. Дрейку было поручено возглавить крупный флот (более 20 кораблей) и нанести удар по испанским владениям в Америке, в местах, хорошо ему знакомых. Эта экспедиция денег не привезла, но вред испанцам нанесла большой: сожгла несколько городов, захватила корабли и продемонстрировала, что испанцы совсем не так сильны, как когда-то казались. Экспедиция вернулась в середине 1586 года. Началась подготовка к встрече Непобедимой Армады. В ходе подготовки Дрейк с большим флотом напал на портовые города Кадис и Лиссабон (в то время Португалия была объединена с Испанией), сжег там несколько кораблей, на обратном пути посетил Азорские острова и захватил очередной корабль с очень крупной добычей. В битвах с Непобедимой Армадой Дрейк командовал одним из двух английских флотов, и ему принадлежит добрая половина заслуг в разгроме Армады. Эта война в целом и подробнее была рассмотрена выше в п. 5.3.

Последние годы жизни Дрейк частично провёл на суше, в почёте, удалившись от активной политической деятельности (причём не совсем добровольно), иногда принимая участие в небольших корсарских экспедициях. В одной из них в 1596 году в возрасте 50 лет Френсис Дрейк заболел и умер. Перед смертью он попросил, чтобы на него надели все его доспехи и регалии, встал со смертного ложа и произнёс прощальную речь перед своим экипажем.

Отметим одну особенность корсарской деятельности Дрейка, которая отличает его от других собратьев по ремеслу: он гуманно относился к своим пленникам. Правда, он грабил, но не только не убивал и не представлял своей участи на шлюпках в безбрежных океанских просторах, но всегда обходился с пленниками учтиво и старался предоставить им реальную возможность вернуться домой. В общем, не брал лишний грех на душу. Об этом редко встречающемся качестве речь ещё пойдёт несколько далее.

Вряд ли нужно пояснять, что приведенный перечень содержит всего только примеры, быть может, наиболее яркие. Мы ограничимся этими примерами и да простят автора династия Киллигрью или сэр Фробишер и многие, многие другие за то, что на страницах этой книги не нашлось места для упоминания об их славных деяниях на поприще морского разбоя. Десятки, сотни других корсаров бороздили в те времена океаны на кораблях, принадлежавших им лично, или их шефам в пиратском синдикате, или вполне «добропорядочным» купцам, банкирам и аристократам, которые, оставаясь сами на берегу, только финансировали эти предприятия, естественно ожидая своей доли в доходах, как и от всякого другого бизнеса. Команды пиратских судов вербовались преимущественно из разного рода авантюристов и проходимцев, получавших свою долю добычи и, как правило, вполне преданных своему командиру. Только иногда (редко) возникал бунт, и тогда капитана выбрасывали за борт, а судно продолжало плавание уже без него.

В литературе [78; 85 и др.] приводится много примеров компаний, создававшихся специально для финансирования пиратской деятельности или занимавшихся этим наряду с торговлей. Пайщиками таких компаний бывали самые высокопоставленные, даже коронованные особы. В общем, пиратский бизнес был тогда таким же обычным делом, как и всякий другой. В той же литературе отмечается, что наряду с «профессионалами» — пиратами (корсарами, каперсами, флибустьерами) существовали и любители, занимавшиеся разбоем попутно, совмещая его с другим занятием — торговлей, поисками новых земель. Торговые корабли в этом случае имели скрытое вооружение и готовую для нападения команду. Встречаясь с заведомо более слабым судном, они его внезапно атаковали и грабили. Если же попадался крупный корабль, нападать на который было опасно, они обменивались приветствиями и мирно расходились.

Пираты-одиночки ни от кого не зависели и никому не были обязаны. Поэтому они грабили всех подряд — чужих и своих соотечественников. Зато попадаясь, они не могли рассчитывать на пощаду: их тут же вешали на реях без всяких церемоний. Корсары и служащие торгово-пиратских компаний зависели от своих патронов и исправно делились с ними добычей. Поэтому они могли рассчитывать на покровительство у себя на родине и получали его, достигая иногда громкой славы, почёта и даже титулов. Конечно, из этих правил бывали и исключения; случалось, что и корсары нападали на своих — когда могли рассчитывать, что об этом никто и никогда не узнает. И если, вопреки ожиданиям, дело всё же получало огласку, то провинившегося отдавали под суд. Если при этом высоким покровителям не удавалось защитить своё заблудшее, но возлюбленное чадо и не удавалось взятками откупиться от судей, то приходилось расплачиваться жизнью.

С пленниками пираты и корсары обходились в соответствии со сложившимися традициями; было несколько вариантов. Их либо сразу убивали и выбрасывали за борт, предоставляя об остальном озаботиться акулам, либо выбрасывали за борт живыми (зачем брать лишний грех на душу); в этом случае конечный результат был тот же; либо продавали в рабство. Это требовало хлопот, но и приносило дополнительный доход. Захваченные ценности перегружали к себе, а корабли, если их нельзя было использовать для собственных пиратских нужд, сжигали и топили, чтобы не оставлять лишних улик. К этому простому и типичному образу действий иногда примешивалась жестокость. Она исходила совсем даже не от пиратов.

Мы уже упоминали, что пойманных пиратов просто вешали тут же на реях или на берегу после суда. Но испанцы, вероятно с целью запугать очень уж досаждавших им пиратов и корсаров других наций, предавали их жестоким, мучительным и длительным предсмертным пыткам. Часто пираты отвечали испанцам тем же.

У романтически настроенных авторов в качестве побудительных мотивов пиратского ремесла часто выступает жажда приключений, желание увидеть новые земли и изведать новую жизнь, раз старая на родине наскучила, да и не обеспечивает, и другие подобные бредни. Не отрицая полностью указанных мотивов, особенно у авантюристически настроенной молодёжи, необходимо заявить, что самым главным и почти единственным мотивом здесь всегда выступало стремление к обогащению, жажда наживы. Разбогатеть для того, чтобы потом, вернувшись на родину или в другом месте зажить спокойной, мирной и обеспеченной жизнью, чтобы обеспечить счастливую старость. Или для того, чтобы, сколотив состояние, заняться другим, уже вполне респектабельным и доходным делом и продолжать богатеть, быть может, и не столь быстро, но зато и менее рискованно. Ведь известны случаи, когда всего только одно нападение, так сказать, одна «операция» сразу превращала в богатых людей всю команду, не говоря уж о капитане. Ради этого стоило не только рискнуть жизнью, но даже «поторговаться с дьяволом». Хорошо известно, что начало ряда крупных состояний, существовавших и развивавшихся веками, составляла пиратская добыча.

Ну а как же быть с совестью? Ведь пираты, как и большинство людей того времени, были верующими. Что же, здесь при желании всегда можно найти подходящие утешительные аргументы. Во-первых, пираты грабили не бедняков, а богатых торговцев или государства, которые сами, в сущности, занимались колониальным грабежом — почему же не поделиться? Во-вторых, вернувшись домой и обращаясь к мирной жизни, разбогатевшие джентльмены удачи всегда жертвовали церкви часть своих доходов, да и на благотворительность, беднякам, тоже уделяли толику, как и полагается всем добропорядочным гражданам. Помимо связанного с этим уважения и почёта, это, в сущности, тоже было очень выгодным вложением капитала: почему не искупить грехи и не обеспечить себе вечное блаженство, оплатив это частью награбленного?

Захваченная добыча не всегда состояла из золота и серебра, часто это были реальные потребительские товары — пряности, ткани, драгоценности, фарфор и т. п. Для того чтобы превратить их в деньги, нужны были береговые базы, через которые добыча поступала на рынок. Такие базы существовали во многих местах, и пираты поддерживали с ними самые тесные и дружеские контакты. Но ведь эти же самые базы прекрасно могут сбывать всё, что угодно. Отсюда напрашивается само собой сочетание контрабанды, с одной стороны, с пиратским, а с другой стороны — с купеческим ремеслом. Эта связь настолько естественна, что наряду с профессиональными «чистыми» контрабандистами, существовали и любители, вставшие на путь совмещения профессий: пираты- контрабандисты; торговцы-контрабандисты. Они в обход таможенных пошлин ввозили и вывозили великое множество всяких товаров, включая оружие, наркотики и др. Это выгодное ремесло особенно процветало при обмене с колониями, нанося громадный ущерб государственной казне и ведавшим ею правительствам и правителям. Особенно страдала Испания. В XVIII веке в её американских колониях контрабанда европейских конкурентов — Англии и Голландии — превышала размеры легальной торговли, вытесняя испанские товары с её же собственных рынков сбыта.

Обратимся теперь к такому феномену, как внезапный расцвет рабства и работорговли, сопровождавшему колонизацию мира европейцами и тесно связанному с этим процессом. К началу освоения вновь открытых земель рабство в Европе давно исчезло и было забыто. Даже феодальные отношения подходили к концу, уступая место капиталистическим. В Восточном мире ещё сохранялись отдельные очаги рабства, но в основном там тоже господствовали разные формы феодального социального уклада. Ниже речь пойдёт главным образом об американских колониях, ибо именно там рабство приняло самые крупные размеры и туда направлялся главный поток рабов.

Несомненно, часть европейских переселенцев собиралась в новых местах жить в свободных условиях за счёт своего труда. Но так же несомненно, что другая часть переселенцев мечтала создать обширные хозяйства с массой работников и богатеть за счёт их труда. А для этого были нужны земли и рабочие руки. Что касается земельных угодий, то их было достаточно — отнятых у туземцев или просто ещё не использованных. Двинувшиеся в колонии европейцы — бедная их часть, не собирались в новых местах превращаться в крепостных крестьян; оставались туземцы. Поскольку отсталые индейцы были неорганизованными, их, конечно, пытались обращать и в рабов, и в крепостных — в Южной Америке и на Антильских островах, однако из этого ничего путного не получалось. На крупных островах и на материке туземцы бросали свои селения и уходили в леса и горы, предпочитая голодную смерть подневольному труду. Кроме того, и это ещё важнее, когда всё же европейцам удавалось их захватить и с помощью цепей и вооруженной стражи заставить работать на плантациях или в рудниках, индейцы не выдерживали 12–16-часового труда под палящим солнцем или под землёй и быстро, через 2–3 года, погибали. После этого требовались новые партии; всё это было хлопотно и неэффективно. Вот это-то и побудило колонизаторов обратить свои взоры на гораздо более выносливую расу — негров. Хотя за них приходилось платить деньги в Африке местным царькам, а потом долго везти через океан, все затраты быстро окупались.

Первые африканские рабы появились на Антильских островах ещё в XVI веке. Туземцы здесь были почти истреблены, а плантации сахарного тростника, кофе, табака и других тропических товаров сулили громадные барыши. Использование негров на плантациях оказалось успешным, и дело стало быстро развиваться. Занявшись работорговлей, европейцы быстро внесли и сюда свою организованность и деловой напор. К торговле «живым товаром» подключилось французское, голландское, английское купечество; были организованы компании, специализировавшиеся именно в этой области. На западном побережье Африки создавались фактории с постоянными представителями. Строились специальные суда, приспособленные для перевозки рабов. Устанавливались необходимые связи по обе стороны Атлантического океана — в Африке с местными царьками, готовившими партии захваченных в плен противников, а то и своих подданных. В Америке и на Антильских островах имелись перекупщики и посредники, доставлявшие негров рабовладельцам — плантаторам или на рудники. Местные власти — губернаторы, получавшие свою долю в барышах, поддерживали как работорговцев, так и рабовладельцев, усмиряя недовольных (рабов) и подавляя всякую попытку бунта (а таких попыток было немало).

Не только отдельные компании, но и целые города специализировались на торговле неграми, например, Нант во Франции. Там сосредоточивались основные капиталы, вложенные в эту область коммерции, там строились суда для перевозки, туда стекались доходы.

Европейские правительства охотно включали работорговлю в сферу своих интересов, принимая законодательные и регламентирующие акты, заключая международные соглашения. Так, например, в 1713 году английский и испанский короли заключили договор с английской работорговой фирмой, дававший этой фирме право на перевозку рабов из Африки и продажу их в испанских владениях в Америке в течение 30 лет. Это соглашение вошло в качестве одного из пунктов в Утрехтский мирный договор, заключённый после очередной франко-голландской войны, в которой Англия и Испания принимали участие. За это фирма выплачивала Испании 200 тыс. крон единовременно и, кроме того, обязалась 50% дохода передавать английскому и испанскому королям (по 25% каждому).

Вот как выглядел обычный рейс торгового судна [78]. В Нанте или Марселе корабль загружался товарами для обмена на рабов и торговли с африканцами. Затем он следовал к побережью Африки, где товары частично обменивались на рабов (это стоило очень дёшево), а частично продавались. В трюм загружались негры (в кандалах), и корабль шел в Америку. Там негры продавались уже по дорогой цене, и корабль, снова загруженный сахаром, кофе и другими вещами, возвращался в Европу, где привезенный товар продавался по европейским ценам. Ни один рейс в этой циркуляции не оставался порожним. Всё было тщательно продумано, предусмотрено и организовано. Куда же могли деться несчастные африканцы?

Работорговля приносила колоссальные барыши; обогащение шло очень быстро. Дело было настолько выгодным, что к нему подключились даже пираты. Они захватывали корабли, перевозившие негров, перебивали команду, а пленников везли в Америку, где и сбывали по контрабандным каналам. В общем, всем было хорошо и удобно (кроме рабов): торговцы богатели, правительства и администрация колоний получали свою долю прибылей, плантаторы получали дешевую рабочую силу.

А захваченным африканцам было очень плохо. Это были ещё не старые люди (стариков незачем было брать, они не выдержали бы даже переезда), а то и совсем молодые, даже подростки. Каждый из них радовался жизни и мог ожидать своей доли счастья на своей родной земле. И вот внезапно без всякой вины с их стороны всё рушилось. Их хватали, отрывали от родных и близких, от привычных условий. Чтобы они не разбежались, до прихода корабля их держали в цепях, в тесных подземных помещениях. С приходом корабля их загружали в трюмы, где можно было сидеть или лежать в тесноте, духоте, в абсолютно антисанитарных условиях; один раз в несколько дней их выводили на палубу для прогулки. Не хватало пищи, но особенно воды. Очевидцы¹⁴ отмечали, что в момент погрузки, когда эти несчастные понимали, что их навсегда увозят с их родины, они впадали в такое отчаяние, что многие из них пытались покончить с собой бросаясь в море, разбивая себе голову о борта и стены трюма, отказываясь от пищи чтобы умереть от голода и т. п.

Плавание продолжалось 2–4 месяца, иногда дольше. По пути от болезней, жажды, антисанитарных условий, от отчаяния умирало от 20 до 40, иногда — до 50% пленников. Но и при таких потерях доходы покрывали всё. После прибытия на Антильские острова рабы поступали в продажу, а затем на плантации. Здесь их прежде всего клеймили как скот и начиналось самое страшное — беспросветная тяжелая работа в кандалах от восхода до захода солнца, ночной отдых в переполненных бараках, жестокие истязания за плохую работу, за любую маленькую провинность. За более крупную вину — попытался бежать, ударил надсмотрщика и т. п. — выкалывали один глаз, отрубали руку, но не убивали, это было невыгодно. По законам хозяин не имел права убить своего раба иначе, как в порядке самообороны. Дела об убийствах рассматривал суд; защиты не было, вызывать свидетелей не полагалось. Достаточно было просто заявления хозяина, что он убил, защищаясь от нападения. Унылая, беспросветная жизнь, полная тяжелой работы и унижений, могла скрашиваться разве что воспоминаниями об утраченном счастье на далёкой родине и ожиданием смерти, которая принесёт избавление. Усилиями миссионеров негры постепенно обращались в христианство. Это было выгодно хозяевам, так как приводило к смирению, а рабам сулило рай — на том свете. Что такое ад они могли знать по собственному опыту на этом свете. Рабы имели право вступать в брак только между собой. Это тоже было выгодно, так как дети, рождённые от таких браков, считались рабами.

Продукция с плантаций поступала на продажу, в значительной части на европейские рынки. Хорошие земли и благоприятный климат обеспечивали высокие урожаи и, соответственно, доходы; владельцы плантаций богатели. Из них формировалась новая местная аристократия.

Сказанное относится к испанским владениям. Но примерно такие же условия и такое же хозяйство складывалось в английских колониях в северной части материка. К началу XVII века на востоке современных США сформировалось 13 английских колоний. В северной группе этих колоний преобладали мелкие фермерские хозяйства, обходившиеся своим трудом; в южных колониях (Джорджия, Виргиния, Северная и Южная Каролина) были крупные плантации табака, риса, хлопка. Там требовалось много рабочих рук. Северо-американских индейцев вообще невозможно было превратить ни в рабов, ни в крепостных, хоть такие попытки и делались. Они разбегались в леса, целыми племенами уходили всё дальше вглубь материка, предпочитая борьбу не на жизнь а на смерть. И вот вслед за испанскими колониями, опыт которых был столь удачным, сюда тоже потёк поток африканских рабов. Первый шаг был скромным: в 1619 году в Джемстаун (Виргиния) прибыл голландский корабль с 20 невольниками. Затем дело пошло быстрее и американцы взяли его в свои руки. К 1770 году 150 судов колонии Род-Айленд занимались перевозкой негритянских рабов из африканской Гвинеи в Северную Америку и на Антильские острова. Хотя Род-Айленд расположен не в южной, а в северной группе колоний, большинство предприимчивых американцев, занявшихся работорговлей, было оттуда.

Торговля неграми продолжалась долго. Только в 1806 г., уже после отделения американских колоний от Англии и формирования США, парламент Англии принял закон, запрещавший работорговлю (но не само рабство). Этот акт оставался пустой бумажкой, и в 1811 году был принят дополнительный акт, по которому занятие работорговлей объявлялось уголовным преступлением. Но в независимых США продолжалось и рабство, и работорговля. Лишь после Гражданской войны 1861–1865 годов рабство было отменено, но и после этого в США долго продолжалась дискриминация негритянского населения.

Любопытно, что в начальный период развития английских колоний в Северной Америке, там наряду с чёрными существовали и белые рабы, но они не являлись пожизненными. Это были осуждённые, привезенные из метрополии, а потом и приговорённые местными судами. Они продавались (или раздавались даром) во временное рабство — до конца срока осуждения, после чего становились полноправными гражданами. Пожалуй, осуждать власти за это не стоит: хотя положение белых рабов тоже было нелёгким, всё же это лучше, чем тюрьма. Другой контингент белых рабов составляли переселенцы — бедняки, не имевшие денег ни на переезд, ни на обзаведение на новом месте. Существовали компании, например, Виргинская и Плимутская, которые оплачивали переезд и устройство на новом месте на условиях рабства в течение срока, оговорённого контрактом. Были также рабы из разорившихся должников, которые не могли вернуть свой долг. Одно время политики и религиозные деятели оживлённо дискутировали, какое рабство, «белое» или «чёрное», выгоднее. Приводились всевозможные моральные, экономические и, конечно, библейские доводы. В конце концов, вопрос был решен «в пользу» негров и белое рабство постепенно исчезло.

Не только испанцы и англичане были такими «плохими» людьми, что воскресили давно забытые в Европе жестокие рабовладельческие порядки в своих американских колониях. Голландцы и французы делали то же самое, когда это оказывалось возможным и выгодным.

Уже упоминалось, что центром работорговли был французский город Нант. Нантские компании обслуживали не только испанцев и англичан, но и французских колонистов-плантаторов как на Антильских островах (Сан- Доминго, Мартиника), так и в бассейне Индийского океана (острова Маскаренские, Иль-де-Франс, Бурбон и др.).

Новый всплеск рабства и работорговли, сопровождавший колонизацию мира европейскими державами, продолжался долго, он пережил американскую революцию с её «Декларацией Независимости», и французскую революцию с её «Декларацией прав человека и гражданина». В обоих документах говорится об естественных и неотъемлемых правах человека, о том, что все люди рождаются свободными и равными, но при этом вопрос о рабстве обе Декларации обходят стыдливым молчанием. В США плантаторы-рабовладельцы южных штатов отказались подписать «Декларацию Независимости», если из неё не будут убраны все места, осуждающие рабство (а такие места в ней первоначально были), и тем самым вынудили Томаса Джефферсона, автора Декларации, снять вопрос о рабстве. Точно так же во Французском учредительном собрании любые попытки поставить на обсуждение вопрос о рабстве и работорговле наталкивался на отчаянное сопротивление всех заинтересованных слоёв — и плантаторов, и работорговцев. Так власть имущие действовали всегда. Когда речь идёт о том, чтобы поднять массы на борьбу со своими противниками, они вспоминают Библию и справедливо говорят об унижении, о свободе и равенстве и с воодушевлением голосуют за любую декларацию. Когда же затрагиваются их меркантильные интересы, они снова вспоминают Библию (но уже другие места), запугивают гражданской войной, разорением нации (ибо для них собственное благополучие и есть благополучие нации) и ещё более энергично голосуют против любых законов, ущемляющих их привилегии.

Рабство в американском регионе продержалось почти до конца XIX века, а в азиатском ещё дольше, и только после длительной, зачастую вооруженной борьбы, было, наконец, ликвидировано. При этом остаётся не вполне ясным, какую роль в этом сыграли моральные и гуманистические взгляды развивающегося общественного сознания и что следует отнести за счёт соображений практической выгоды в условиях новых средств производства и производственных отношений.